[А2КОТ] [life ain't always pretty, but it's always fun]
Наконец-то наконец-то наконец-то! Я написал его, я закончил его! И пусть он, зараза, все равно не так хорош, как мне хотелось бы, уж по крайней мере он вот он: фанфик по "Монстру в Париже"!
Название: Когда-нибудь.
Фэндом: Un monstre à Paris (Монстр в Париже).
Пэйринг: Франкур/Люсиль.
Жанр: ангст, романс и частично h/c; сонгфик: Queen - Some day, one day.
Рейтинг: G.
Предупреждения: если вас не смущает сама идея отношений гигантского насекомого и человеческой девушки, то больше здесь ничего потенциально задевающего чьи-то чувства нет.
Размер: 2991 слово.
Дисклеймер: персонажи принадлежат Europa corp., песня - группе Queen.
Примечания: в процессе чтения закономерно возникнут вопросы "А где все остальные?", "А почему Люсиль рассталась с Раулем?", "А кто, собственно, их преследует?". Так вот, в принципе я могу на них ответить, но не стал делать этого в тексте - потому что целью моей не было написать развернутый полноразмерный постканон. За постканон я еще возьмусь, но в данном случае мне хотелось сконцентрировать внимание именно на отношениях, чувствах персонажей. Как говорил один замечательный автор научной фантастики: "В этом рассказе я описал путешествие во времени, хотя сам не верю в возможность такого путешествия. Но я все же использовал этот сюжетный ход, потому что на самом деле этот рассказ вовсе не о путешествиях во времени, а о любви".
(Итак, читать)
Люсиль говорила, и голос ее звучал так, словно в речи ее скрывалась истина абсолютная и непреложная:
- Тебе нечего бояться. Они ничего нам не сделают, - и тонкие руки крепко прижимали голову Франкура к ее плечу. Монстр молчал, опуская глаза, чтобы она не дай бог не поняла. Ей лучше не знать, что в обмане она не сильна, или же что он чует правду лучше всякого из еще не явленных миру детекторов лжи.
Теплый глухой стук внутри ее тела сбился с такта и летит вперед, бешено громыхая, словно карета, потерявшая колесо. Когда-то он спросил ее, отчего у людей внутри барабан. Она не сразу поняла, потом рассмеялась. Объяснила, что у человека под оболочкой кожи и ребер скрывается маленький комок плоти, вечно стучащий, и именно он дает силы жить.
Она разрешила ему послушать, и почти час он сидел рядом, прислонившись головой к ее груди, пока она читала книгу - вслух, для обоих. Загадочный инструмент зазвенел, затрепетал, когда Люсиль добралась до сцены воссоединения влюбленных. Франкур было испугался, но она объяснила, что такое бывает от радости или волнения, или и того и другого сразу. "Или от страха", - добавила она тогда, он уже и забыл почти, а сейчас воспоминание вспыхивает и разворачивает крылья. Радоваться ей нечему, значит, выходит, страшно, - а она его успокаивает.
Ох, сильная маленькая Люсиль. И Франкур считает себя обязанным к ответу.
У него нет слов, которые он мог бы сказать, - со словами он обращаться не мастер, и поэтому он осторожно гладит ее по голове одной из четырех лап, пытаясь сложить из картин в мозгу мозаику связных фраз и выдавить хоть что-нибудь. "Хоть что-нибудь" выражается в единственном простом для него способе общаться с представителями рода человеческого.
Легкий стрекот раздается над ее ухом, похожий одновременно на шелест страниц и мурлыканье кошки, и оборачивается тихой мелодией, смутно напоминающей перебор гитары.
Люсиль немного отстраняется, смотрит на него изумленно, а потом приходит понимание, и она бессильно и горько улыбается уголками губ. В напеваемый Франкуром мотив начинают вплетаться слова, сперва невнятно, но с каждой строкой все четче:
...No star can light our way in this cloud of dark and fear... But someday, one day...
Как продолжить, что добавить в конце, чтобы звучало как надо, он не знает, и потому мелодия дальше льется без слов, пока не затихает вовсе.
Люсиль глубоко вздыхает, закрывая глаза, и, открыв их, смотрит уже прямо и смело, и улыбка ее теряет горькую ноту.
- Да, Франкур, ты прав. Все будет хорошо.
Ему кажется, что "хорошо" - это слишком мало, и должно быть что-то еще, нечто особенное, нечто действительно важное, но, зная за собой это косноязычие, он лишь кивает.
- Хорошо, ангел, - отвечает он робко и немного нараспев, в очередной раз поражаясь, насколько легче петь, нежели говорить.
В глазах Люсиль на мгновение вспыхивают далекие звезды:
- Дождемся завтра. Утром мы что-нибудь придумаем, а пока - лучше нам просто лечь и поспать. В усталой голове не возникнут удачные мысли.
Франкур кивает, соглашаясь. Уж по крайней мере его ангелу точно нужен отдых - и так ей постоянно приходится терпеть какие-то невзгоды из-за него, хотя бы сон он ей обеспечит.
Здесь тоже должно быть больше, намного больше, но он все еще не знает, что именно должно заполнять эту пустоту, и тихонько курлыкает с недовольством - что же он постоянно упускает? Остается лишь надеяться, что однажды, когда-нибудь, понимание придет к нему. Люсиль, успокаивает он себя, тоже не сразу увидела в нем кого-то помимо монстра. Нужно лишь время - и он будет знать, что делать.
***
Люсиль закрывает глаза и затихает, успокаивая неровные вдохи и выдохи, но никак не может заставить себя заснуть. В который раз ее жизнь меняется неостановимо за один-единственный день, и сколько не протягивай руку за прошлым, его не остановить и не остановиться в нем.
Солнечным утром они еще ничего не знали о медленно сворачивающейся кольцами над их головами туче. Она ловила зеркальцем солнечных зайцев, позволяя им бессмысленно скакать по комнате, а потом долго и тщательно расчесывала волосы, краем уха внимая тихому, умиротворенному гитарному перебору в руках Франкура. В голове лениво перекатывались мысли о том, что явись ей хоть сам дух музыки, мелодия не была бы прекрасней. Да нет, думалось ей, Франкур и был для нее этим самым духом, и она не уставала благодарить Господа за него. Он появился как нельзя вовремя, в тот самый момент, когда она уже почти потеряла смысл того, что делала, смысл пения вообще, а с ним - и смысл жизни. В конце концов, с самого детства, с тех пор, как она лишилась родителей, у нее была только музыка, ставшая единственным источником тепла в свернувшемся вокруг холодным кольцом мире - но и этот огонек был готов уже погаснуть, когда он разом изменил все.
В полдень они сидели за столом в пустом ресторане (Люсиль не могла отделаться от мысли, что это слишком похоже на давнишнюю встречу с Мэйноттом, и мысль эта была первой тенью, заслонившей солнечный свет, пусть слабой и едва заметной), внимая гладко текущей речи представительного седовласого месье. А тот говорил о невероятных открытиях, о мировом значении, о политической важности, о жертве во имя торжества научного прогресса... Вполне уже материальная туча расползлась по всему небу, окончательно скрыв дневное светило, и Люсиль, зафиксировав на губах фальшивую и больше похожую на оскал улыбку, схватила Франкура за руку и, бесконечно извиняясь и ссылаясь на дела невероятной срочности, торопливо покинула зал ресторана.
Они почти бежали по неожиданно потерявшим цвет и свет улицам, а туча ползла за ними и неуклонно нагоняла, отчего глухая паника застревала где-то в глубине горла.
От одного воспоминания Люсиль невольно содрогнулась и тут же услышала, как рядом повернулся Франкур. Она не стала размыкать глаз - пусть лучше думает, что это просто сон тревожит ее.
Узкая трехпалая ладонь мягко погладила ее по плечу, к спине придвинулось прочное тело. Хитиновый панцирь блохи не был теплым, может, разве только чуть теплее воздуха в комнате, но Люсиль не пошевелилась, и даже дрожь ее исчезла без следа - что ей до физического тепла, когда одно его присутствие в мгновение согрело сердце?
Так было с самого начала. Из затягивающей ее трясины она не могла выбраться сама, но стоило появиться тому, кто был в большей беде - она забыла о своих мелких, как оказалось, проблемах и бросилась вытаскивать его. И, сама того не заметив, вышла на твердую землю. Лишь выдохнув успокоенно, когда Франкур вернулся к ним, она вдруг поняла, что давно не ощущает давления затхлого тюремного воздуха, наполнявшего до их встречи кабаре "Редкая птица" до краев.
Она никому, никогда не позволит его обидеть, что бы ни было - он вернул в ее жизнь ее музыку, и нет такой цены, которая была бы чрезмерна за такую услугу.
Но было нечто еще, помимо благодарности и дружбы, помимо восхищения его талантом. Пытаясь объяснить даже самой себе, что это было, Люсиль вдруг обнаруживала себя решительно потерянной в словах, даром что, в отличие от Франкура, изучала способы их соединения всю свою жизнь.
Главное, это нечто было ей определенно необходимо.
Чтобы продолжать петь.
***
- Мы вернемся, ангел, - пробормотал Франкур, держа Люсиль за плечи. Та, закусив губу и сдерживая слезы, кивнула в ответ.
Сцена была ее жизнью, ее свободой, единственным доступным ей счастьем. Не говоря уже о том, что "Редкая птица" была ее домом. Но остаться не было никакой возможности - оставить его одного исключалось из рассмотрения сразу же.
Дело было не в дружбе, привязанности, природной доброте (которой, по искреннему убеждению Люсиль, ее при рождении обделили), обязательствах или чем-то подобном. Она просто знала: потеряй она Франкура, в тот же миг голос ее пропадет, и песни ее будут скованы немотой. А в необходимость своей музыки она верила безраздельно, и готова была отказывать себе в чем угодно ради ее сохранения. В чем угодно и в ком угодно, но Франкур был другим, он и был ее музыкой, и ради него стоило, и вставать под пули, и оставлять кабаре, но ведь без сцены, без слушателей, чьи сердца они трогают, ее песни будут вовсе бесполезны?.. - в таких мыслях Люсиль и путалась каждый раз, как в паутине, пытаясь найти достойную причину тому, в чем сердце ее было уверено нерушимо.
А Франкур в этот момент размышлял, как попросить ее остаться. Как сказать ей "Подумай о себе, о своей жизни, о своей музыке" и не обидеть, не задеть ее. Она сказала ясно, что друзей не бросает, но у него была совершенно определенная причина желать покинуть "Редкую птицу" в одиночестве.
Он боялся совершить преступление. Потенциальный грех на душу состоял в том, чтобы лишить мир, не больше не меньше, одного ангела.
Люди были очень, очень хрупкими существами. Не только она, вообще все. Пули, что отскакивали от его панциря как горох от стенки, могли оборвать жизнь человека в мгновение ока. И одна мысль о том, что такое могло случиться с ней, наполняла его мысли душным ужасом ночного кошмара. Если прекрасный голос его ангела захлебнется в крови, это будет для него концом всего, Вселенная замрет на кончике иглы, боль разольется по каждой клетке тела, а потом начнется пустота, нескончаемая, вечная, грызущая голодным псом - по крайней мере, так ему казалось. Возможно, все будет по-другому - возможно, потеряв ее, он просто упадет замертво, но так или иначе, в одном он был уверен: боль или несчастье, причиненное ей, это худшее, что может случиться с ним, - куда как хуже его собственных боли и несчастья.
Люсиль крепко стиснула его ладонь, лежащую на ее плече, будто услышав эти мысли и отвечая на них. Говоря, что точка невозвращения пройдена, и все, что случится дальше, будет общим, одним на двоих.
Как эта сцена, ставшая их общим счастьем. Чувствовать музыку вокруг и внутри, вдохнуть, запеть, не знать ничего, кроме глаз партнера напротив; чувствовать, как весь мир вплетается в звуки твоего голоса и широкой волной накрывает темный провал зала; чувствовать сияющий звон музыки в бесконечно малом пространстве между, позволить ему подхватить себя и отрастить крылья...
Слишком больно петь их любимые песни, но Франкур тянется за гитарой, потому что иначе нельзя прощаться с этим местом. Тихие трели разбивают воздух, и Люсиль бесшумно поднимается на сцену, окунаясь в облако слабого серебристого света. Опуская ресницы, она начинает едва слышно отстукивать каблуком ритм. Мелодия эта ей уже знакома, ее вчера слышала она в шепоте своего любимого монстра.
Франкур одним прыжком оказывается рядом, гитарные струны не плачут, а звенят...
- Funny how the pages turn and hold us in between... - начинает Люсиль на тон выше, чем обычно, и ее голос разносится по пустому залу, оживляя полусонное помещение.
- A misty castle waits for you, and you shall be a queen, - подхватывает Франкур, поддерживая ее угасающий звук, и она повторяет полушепотом: - You shall be a...
- Today the cloud it hangs over us, and all is grey... - и Люсиль вскидывается, вспоминая этот отрывок мелодии из вчерашнего дня, и слова здесь...
- But someday, one day... - выводят они вместе, вслушиваясь в сплетение своих голосов, а потом смотрят друг на друга с затаенной в углах рта улыбкой, и теплая ладонь с изящными пальчиками находит другую, трехпалую, твердую и гладкую.
И они верят наконец в то самое "хорошо", что обещали друг другу вчера.
***
- But someday, one day... - напевает Люсиль дрожащим голосом. Набережную Сены покрывает холодными рваными поцелуями дождь, хлещущая с неба вода беснуется вокруг, течет по волосам, одежде и коже, но это даже хорошо: так никто не скажет, что некоторые капли, падающие с ее лица, имеют привкус соли, никто не поймет, отчего покраснели уголки глаз.
Два долгих-долгих месяца, и она крепко держится за то, во что верит как в самое драгоценное, но иногда все же невольно возвращается мыслями в прошлое, и тогда слез уже не сдержать; тогда она приходит сюда, поближе к Сене, помнящей их зажигательные песни, поближе к кабаре, давшему им шанс эти песни разжечь, и вспоминает, вспоминает то единственное, что способно вернуть ей покой: давнее обещание того, что все будет хорошо, и свою веру в это, и нежный звук гитарных струн. И когда-нибудь, однажды, они наверное смогут как-нибудь преодолеть это... наверное.
- You never heard my song before, - нарушает ее одиночество голос, - the music was too loud... - звуки его почти тонут в дожде, но она однажды уже слышала его поющим так, под ритм капель, под гулкий стук воды, и с тех самых пор слышит его, каким бы тихим он не был.
- But now I think you hear me well, for now we both know how, - Люсиль судорожно оборачивается, ведь ему же нельзя появляться на улице так запросто, и едва не утыкается носом в голубую ткань шарфа, столь знакомую - именно им она обвернула когда-то шею парижского Монстра, чтобы скрыть его от полиции (Господи, тогда полиция, теперь политика, да почему же им не дадут просто... жить?!).
- No star can light our way, - капли звучат глуше из-за зонта, и Люсиль ощущает смутное дежа-вю. Где-то она уже видела нечто подобное... - in this cloud of dark and fear...
...да ведь точно, это ведь она сама тогда держала зонт над промокшим растерянным существом, нигде не принятым иначе, чем страхом.
- Франкур... - она хочет сказать "пойдем отсюда", но слова застревают в горле, а он слегка качает головой и продолжает знакомое: - But someday, one day...
Люсиль встает на скамейку, чтобы их лица оказались напротив друг друга, и опускает его шарф, пытаясь уловить выражение, которого раньше у него, кажется, и не видела. Франкур едва заметно улыбается, и желто-красные глаза смотрят с неописуемой теплотой закатного солнца, моментально напоминающей Люсиль о том, что дождь не бывает вечным.
- Это начало, ангел, - говорит Франкур и, по секундному размышлению, добавляет: - Начало песни.
Звон гитарных струн, смутно слышащийся в торопливой дроби дождевых капель, говорит совершенно о другом; о том же кричит Люсиль ее сердце, взбудораженно прыгающее под оболочкой ребер, но она отказывается это слышать, все еще пытаясь сложить мозаику своих чувств и стремлений в единое целое.
И все же, то ли из-за этой непрекращающейся пасмурной погоды, заставляющей искать теплого приюта, то ли из-за неясного, но постоянного ощущения безысходности, терзающего ее, оголяющего натянутые струнами нервы, Люсиль решается на жест, который еще недавно был естественным проявлением заботы и поддержки, а теперь почему-то кажется чересчур близким контактом, почти что бесстыдством: она обвивает руками его шею и прячет лицо у него на груди. Нижняя пара лап смыкается за ее спиной, и Люсиль вновь чувствует привычное мягкое поглаживание по волосам, подспудно поражаясь, насколько иначе оно ощущается. С каких же пор между ними возникло это нечто, напоминающее тонкую прослойку электричества - когда каждый жест, каждый взгляд другого заставляет всколыхнуться что-то внутри, как будто музыка просочилась в кровь и теперь звенит под кожей? ...Или же это верно только для нее?
"Неужели это может быть односторонним?.. А может ли он в принципе испытывать это?.. А может ли она в действительности испытывать это по отношению к нему - ведь он, все же, блоха, и, что куда более значимо, ее лучший друг? Есть ли у этого хоть какая-то надежда на будущее - хотя бы однажды, когда-нибудь?.." - все эти вопросы Люсиль, несомненно, задала бы себе, будь у нее время подумать, но...
- А это - продолжение, - мурлычет Франкур ей на ухо и начинает напевать третий, последний, куплет. Люсиль вслушивается в слова и вдруг всем своим существом ощущает, как с души скатывается огромный камень. Потому что если Франкур и умеет донести свои мысли до людей, то только одним способом, а она - его самый преданный слушатель, и в простых переливах мелодии способна найти ответы на все свои еще не заданные вопросы.
И это - лучшее, что могло с ней случиться.
"Как же мы дальше..?" - вот единственное, что она хочет узнать, поскольку в истинно материальном существовании этого "мы" сомнений у нее уже нет, но не прерывать же мягкие звуки его голоса из-за вопроса, который может ждать.
- So still the cloud it hangs, - продолжает Франкур чуть громче, - over us, and we're alone... - дальнейшее отпечаталось в памяти Люсиль навсегда, пятном света среди бесконечной тени, и она подхватывает: - But someday, one day...
На мгновение расстилается тишина, совершенно невозможная, не в такой дождь, но все же весь мир будто замирает в этом единственном моменте...
- We'll come home... - выдыхает Франкур нежно, и Люсиль замирает от ясного предчувствия того, что жизнь ее вновь намеревается совершить крутой поворот и направиться в решительно ином направлении.
- Пойдем домой, ангел, - говорит он уже не на мотив песни, но все равно как-то нараспев, и легко, будто она и не весит ничего, снимает ее с импровизированного "постамента".
Выпускать ее из объятий не хочется, хотя, наверное, надо. Потому что вряд ли его ангел чувствует то же, что и он - что от малейшего соприкосновения, от простой встречи взглядов ее внутреннее тепло, поддерживаемое этим маленьким, но сильным инструментом по имени "сердце", передается ему, согревая душу и наполняя ее неведомыми, невозможными прежде чувствами. Вряд ли - ведь у него нет этого сердца, ведь он, в конце концов, не более чем блоха; но для нее хочется быть больше, чем просто блохой, хочется быть кем-то... кем-то, на кого она может положиться, кем-то, кто сможет укрыть ее от всех несчастий, и кем-то, кто может вернуть подаренное ею тепло десятикратно.
Это действительно невозможно, но, по крайней мере, он теперь знает, что хотел бы сделать для нее. Он хотел бы защитить ее от всех невзгод этой жизни, особенно от тех, в которых повинен лично он, чтобы она вновь могла взлететь над волшебной ночной Сеной вместе со своей песней. И если он сможет петь вместе с ней, этого будет вполне...
Но Франкуру предстояло узнать еще многое о мире людей. В частности, то, что никогда не знаешь, насколько хорошо другой человек понимает тебя, и уж точно не угадаешь, что за революции могут происходить в его голове.
Поэтому то, что Люсиль тоже не слишком-то жаждала размыкать объятия, а, наоборот, вцепилась в него покрепче и глядела на него сияющими глазами, стало для него изрядной неожиданностью.
Люсиль в этот момент думала о том, как же ей могло казаться раньше, что она знает, что такое любовь, когда только сейчас она действительно позволила этому чувству влиться в распахнутые ставни сердца. И именно потому ее сердце, гулкое биение которого Франкур ощущал четче, чем любой из внешних ритмов, сказало ему больше, чем когда-либо могло прозвучать в словах.
И вот теперь им вправду было пора домой, туда, где родились они как "они", где появилось первое общее на двоих - песня. Потому что дождь утих, и сквозь тучи пробивается солнце, с каждой секундой отвоевывая все большее пространство.
Еще нужно многое сделать; еще нужно побороться, но это будет уже борьба, а не попытки спрятаться от нависающих туч. И когда все разрешится, в отмытом дождем небе расцветут сияющие мосты радуг. Сплетутся пальцы - теплые, хрупкие человеческие и твердые, гладкие гигантского насекомого, рожденного причудой судьбы и наученного человеческим чувствам одним маленьким храбрым сердцем.
И это - возможно, пока верно то, что настоящие чудеса совершаем мы сами.
---
Название: Когда-нибудь.
Фэндом: Un monstre à Paris (Монстр в Париже).
Пэйринг: Франкур/Люсиль.
Жанр: ангст, романс и частично h/c; сонгфик: Queen - Some day, one day.
Рейтинг: G.
Предупреждения: если вас не смущает сама идея отношений гигантского насекомого и человеческой девушки, то больше здесь ничего потенциально задевающего чьи-то чувства нет.
Размер: 2991 слово.
Дисклеймер: персонажи принадлежат Europa corp., песня - группе Queen.
Примечания: в процессе чтения закономерно возникнут вопросы "А где все остальные?", "А почему Люсиль рассталась с Раулем?", "А кто, собственно, их преследует?". Так вот, в принципе я могу на них ответить, но не стал делать этого в тексте - потому что целью моей не было написать развернутый полноразмерный постканон. За постканон я еще возьмусь, но в данном случае мне хотелось сконцентрировать внимание именно на отношениях, чувствах персонажей. Как говорил один замечательный автор научной фантастики: "В этом рассказе я описал путешествие во времени, хотя сам не верю в возможность такого путешествия. Но я все же использовал этот сюжетный ход, потому что на самом деле этот рассказ вовсе не о путешествиях во времени, а о любви".
(Итак, читать)
Take my hand and see: we're still part of the rainbow.
Emily Simon, "Rainbow".
Emily Simon, "Rainbow".
Люсиль говорила, и голос ее звучал так, словно в речи ее скрывалась истина абсолютная и непреложная:
- Тебе нечего бояться. Они ничего нам не сделают, - и тонкие руки крепко прижимали голову Франкура к ее плечу. Монстр молчал, опуская глаза, чтобы она не дай бог не поняла. Ей лучше не знать, что в обмане она не сильна, или же что он чует правду лучше всякого из еще не явленных миру детекторов лжи.
Теплый глухой стук внутри ее тела сбился с такта и летит вперед, бешено громыхая, словно карета, потерявшая колесо. Когда-то он спросил ее, отчего у людей внутри барабан. Она не сразу поняла, потом рассмеялась. Объяснила, что у человека под оболочкой кожи и ребер скрывается маленький комок плоти, вечно стучащий, и именно он дает силы жить.
Она разрешила ему послушать, и почти час он сидел рядом, прислонившись головой к ее груди, пока она читала книгу - вслух, для обоих. Загадочный инструмент зазвенел, затрепетал, когда Люсиль добралась до сцены воссоединения влюбленных. Франкур было испугался, но она объяснила, что такое бывает от радости или волнения, или и того и другого сразу. "Или от страха", - добавила она тогда, он уже и забыл почти, а сейчас воспоминание вспыхивает и разворачивает крылья. Радоваться ей нечему, значит, выходит, страшно, - а она его успокаивает.
Ох, сильная маленькая Люсиль. И Франкур считает себя обязанным к ответу.
У него нет слов, которые он мог бы сказать, - со словами он обращаться не мастер, и поэтому он осторожно гладит ее по голове одной из четырех лап, пытаясь сложить из картин в мозгу мозаику связных фраз и выдавить хоть что-нибудь. "Хоть что-нибудь" выражается в единственном простом для него способе общаться с представителями рода человеческого.
Легкий стрекот раздается над ее ухом, похожий одновременно на шелест страниц и мурлыканье кошки, и оборачивается тихой мелодией, смутно напоминающей перебор гитары.
Люсиль немного отстраняется, смотрит на него изумленно, а потом приходит понимание, и она бессильно и горько улыбается уголками губ. В напеваемый Франкуром мотив начинают вплетаться слова, сперва невнятно, но с каждой строкой все четче:
...No star can light our way in this cloud of dark and fear... But someday, one day...
Как продолжить, что добавить в конце, чтобы звучало как надо, он не знает, и потому мелодия дальше льется без слов, пока не затихает вовсе.
Люсиль глубоко вздыхает, закрывая глаза, и, открыв их, смотрит уже прямо и смело, и улыбка ее теряет горькую ноту.
- Да, Франкур, ты прав. Все будет хорошо.
Ему кажется, что "хорошо" - это слишком мало, и должно быть что-то еще, нечто особенное, нечто действительно важное, но, зная за собой это косноязычие, он лишь кивает.
- Хорошо, ангел, - отвечает он робко и немного нараспев, в очередной раз поражаясь, насколько легче петь, нежели говорить.
В глазах Люсиль на мгновение вспыхивают далекие звезды:
- Дождемся завтра. Утром мы что-нибудь придумаем, а пока - лучше нам просто лечь и поспать. В усталой голове не возникнут удачные мысли.
Франкур кивает, соглашаясь. Уж по крайней мере его ангелу точно нужен отдых - и так ей постоянно приходится терпеть какие-то невзгоды из-за него, хотя бы сон он ей обеспечит.
Здесь тоже должно быть больше, намного больше, но он все еще не знает, что именно должно заполнять эту пустоту, и тихонько курлыкает с недовольством - что же он постоянно упускает? Остается лишь надеяться, что однажды, когда-нибудь, понимание придет к нему. Люсиль, успокаивает он себя, тоже не сразу увидела в нем кого-то помимо монстра. Нужно лишь время - и он будет знать, что делать.
***
Люсиль закрывает глаза и затихает, успокаивая неровные вдохи и выдохи, но никак не может заставить себя заснуть. В который раз ее жизнь меняется неостановимо за один-единственный день, и сколько не протягивай руку за прошлым, его не остановить и не остановиться в нем.
Солнечным утром они еще ничего не знали о медленно сворачивающейся кольцами над их головами туче. Она ловила зеркальцем солнечных зайцев, позволяя им бессмысленно скакать по комнате, а потом долго и тщательно расчесывала волосы, краем уха внимая тихому, умиротворенному гитарному перебору в руках Франкура. В голове лениво перекатывались мысли о том, что явись ей хоть сам дух музыки, мелодия не была бы прекрасней. Да нет, думалось ей, Франкур и был для нее этим самым духом, и она не уставала благодарить Господа за него. Он появился как нельзя вовремя, в тот самый момент, когда она уже почти потеряла смысл того, что делала, смысл пения вообще, а с ним - и смысл жизни. В конце концов, с самого детства, с тех пор, как она лишилась родителей, у нее была только музыка, ставшая единственным источником тепла в свернувшемся вокруг холодным кольцом мире - но и этот огонек был готов уже погаснуть, когда он разом изменил все.
В полдень они сидели за столом в пустом ресторане (Люсиль не могла отделаться от мысли, что это слишком похоже на давнишнюю встречу с Мэйноттом, и мысль эта была первой тенью, заслонившей солнечный свет, пусть слабой и едва заметной), внимая гладко текущей речи представительного седовласого месье. А тот говорил о невероятных открытиях, о мировом значении, о политической важности, о жертве во имя торжества научного прогресса... Вполне уже материальная туча расползлась по всему небу, окончательно скрыв дневное светило, и Люсиль, зафиксировав на губах фальшивую и больше похожую на оскал улыбку, схватила Франкура за руку и, бесконечно извиняясь и ссылаясь на дела невероятной срочности, торопливо покинула зал ресторана.
Они почти бежали по неожиданно потерявшим цвет и свет улицам, а туча ползла за ними и неуклонно нагоняла, отчего глухая паника застревала где-то в глубине горла.
От одного воспоминания Люсиль невольно содрогнулась и тут же услышала, как рядом повернулся Франкур. Она не стала размыкать глаз - пусть лучше думает, что это просто сон тревожит ее.
Узкая трехпалая ладонь мягко погладила ее по плечу, к спине придвинулось прочное тело. Хитиновый панцирь блохи не был теплым, может, разве только чуть теплее воздуха в комнате, но Люсиль не пошевелилась, и даже дрожь ее исчезла без следа - что ей до физического тепла, когда одно его присутствие в мгновение согрело сердце?
Так было с самого начала. Из затягивающей ее трясины она не могла выбраться сама, но стоило появиться тому, кто был в большей беде - она забыла о своих мелких, как оказалось, проблемах и бросилась вытаскивать его. И, сама того не заметив, вышла на твердую землю. Лишь выдохнув успокоенно, когда Франкур вернулся к ним, она вдруг поняла, что давно не ощущает давления затхлого тюремного воздуха, наполнявшего до их встречи кабаре "Редкая птица" до краев.
Она никому, никогда не позволит его обидеть, что бы ни было - он вернул в ее жизнь ее музыку, и нет такой цены, которая была бы чрезмерна за такую услугу.
Но было нечто еще, помимо благодарности и дружбы, помимо восхищения его талантом. Пытаясь объяснить даже самой себе, что это было, Люсиль вдруг обнаруживала себя решительно потерянной в словах, даром что, в отличие от Франкура, изучала способы их соединения всю свою жизнь.
Главное, это нечто было ей определенно необходимо.
Чтобы продолжать петь.
***
- Мы вернемся, ангел, - пробормотал Франкур, держа Люсиль за плечи. Та, закусив губу и сдерживая слезы, кивнула в ответ.
Сцена была ее жизнью, ее свободой, единственным доступным ей счастьем. Не говоря уже о том, что "Редкая птица" была ее домом. Но остаться не было никакой возможности - оставить его одного исключалось из рассмотрения сразу же.
Дело было не в дружбе, привязанности, природной доброте (которой, по искреннему убеждению Люсиль, ее при рождении обделили), обязательствах или чем-то подобном. Она просто знала: потеряй она Франкура, в тот же миг голос ее пропадет, и песни ее будут скованы немотой. А в необходимость своей музыки она верила безраздельно, и готова была отказывать себе в чем угодно ради ее сохранения. В чем угодно и в ком угодно, но Франкур был другим, он и был ее музыкой, и ради него стоило, и вставать под пули, и оставлять кабаре, но ведь без сцены, без слушателей, чьи сердца они трогают, ее песни будут вовсе бесполезны?.. - в таких мыслях Люсиль и путалась каждый раз, как в паутине, пытаясь найти достойную причину тому, в чем сердце ее было уверено нерушимо.
А Франкур в этот момент размышлял, как попросить ее остаться. Как сказать ей "Подумай о себе, о своей жизни, о своей музыке" и не обидеть, не задеть ее. Она сказала ясно, что друзей не бросает, но у него была совершенно определенная причина желать покинуть "Редкую птицу" в одиночестве.
Он боялся совершить преступление. Потенциальный грех на душу состоял в том, чтобы лишить мир, не больше не меньше, одного ангела.
Люди были очень, очень хрупкими существами. Не только она, вообще все. Пули, что отскакивали от его панциря как горох от стенки, могли оборвать жизнь человека в мгновение ока. И одна мысль о том, что такое могло случиться с ней, наполняла его мысли душным ужасом ночного кошмара. Если прекрасный голос его ангела захлебнется в крови, это будет для него концом всего, Вселенная замрет на кончике иглы, боль разольется по каждой клетке тела, а потом начнется пустота, нескончаемая, вечная, грызущая голодным псом - по крайней мере, так ему казалось. Возможно, все будет по-другому - возможно, потеряв ее, он просто упадет замертво, но так или иначе, в одном он был уверен: боль или несчастье, причиненное ей, это худшее, что может случиться с ним, - куда как хуже его собственных боли и несчастья.
Люсиль крепко стиснула его ладонь, лежащую на ее плече, будто услышав эти мысли и отвечая на них. Говоря, что точка невозвращения пройдена, и все, что случится дальше, будет общим, одним на двоих.
Как эта сцена, ставшая их общим счастьем. Чувствовать музыку вокруг и внутри, вдохнуть, запеть, не знать ничего, кроме глаз партнера напротив; чувствовать, как весь мир вплетается в звуки твоего голоса и широкой волной накрывает темный провал зала; чувствовать сияющий звон музыки в бесконечно малом пространстве между, позволить ему подхватить себя и отрастить крылья...
Слишком больно петь их любимые песни, но Франкур тянется за гитарой, потому что иначе нельзя прощаться с этим местом. Тихие трели разбивают воздух, и Люсиль бесшумно поднимается на сцену, окунаясь в облако слабого серебристого света. Опуская ресницы, она начинает едва слышно отстукивать каблуком ритм. Мелодия эта ей уже знакома, ее вчера слышала она в шепоте своего любимого монстра.
Франкур одним прыжком оказывается рядом, гитарные струны не плачут, а звенят...
- Funny how the pages turn and hold us in between... - начинает Люсиль на тон выше, чем обычно, и ее голос разносится по пустому залу, оживляя полусонное помещение.
- A misty castle waits for you, and you shall be a queen, - подхватывает Франкур, поддерживая ее угасающий звук, и она повторяет полушепотом: - You shall be a...
- Today the cloud it hangs over us, and all is grey... - и Люсиль вскидывается, вспоминая этот отрывок мелодии из вчерашнего дня, и слова здесь...
- But someday, one day... - выводят они вместе, вслушиваясь в сплетение своих голосов, а потом смотрят друг на друга с затаенной в углах рта улыбкой, и теплая ладонь с изящными пальчиками находит другую, трехпалую, твердую и гладкую.
И они верят наконец в то самое "хорошо", что обещали друг другу вчера.
***
- But someday, one day... - напевает Люсиль дрожащим голосом. Набережную Сены покрывает холодными рваными поцелуями дождь, хлещущая с неба вода беснуется вокруг, течет по волосам, одежде и коже, но это даже хорошо: так никто не скажет, что некоторые капли, падающие с ее лица, имеют привкус соли, никто не поймет, отчего покраснели уголки глаз.
Два долгих-долгих месяца, и она крепко держится за то, во что верит как в самое драгоценное, но иногда все же невольно возвращается мыслями в прошлое, и тогда слез уже не сдержать; тогда она приходит сюда, поближе к Сене, помнящей их зажигательные песни, поближе к кабаре, давшему им шанс эти песни разжечь, и вспоминает, вспоминает то единственное, что способно вернуть ей покой: давнее обещание того, что все будет хорошо, и свою веру в это, и нежный звук гитарных струн. И когда-нибудь, однажды, они наверное смогут как-нибудь преодолеть это... наверное.
- You never heard my song before, - нарушает ее одиночество голос, - the music was too loud... - звуки его почти тонут в дожде, но она однажды уже слышала его поющим так, под ритм капель, под гулкий стук воды, и с тех самых пор слышит его, каким бы тихим он не был.
- But now I think you hear me well, for now we both know how, - Люсиль судорожно оборачивается, ведь ему же нельзя появляться на улице так запросто, и едва не утыкается носом в голубую ткань шарфа, столь знакомую - именно им она обвернула когда-то шею парижского Монстра, чтобы скрыть его от полиции (Господи, тогда полиция, теперь политика, да почему же им не дадут просто... жить?!).
- No star can light our way, - капли звучат глуше из-за зонта, и Люсиль ощущает смутное дежа-вю. Где-то она уже видела нечто подобное... - in this cloud of dark and fear...
...да ведь точно, это ведь она сама тогда держала зонт над промокшим растерянным существом, нигде не принятым иначе, чем страхом.
- Франкур... - она хочет сказать "пойдем отсюда", но слова застревают в горле, а он слегка качает головой и продолжает знакомое: - But someday, one day...
Люсиль встает на скамейку, чтобы их лица оказались напротив друг друга, и опускает его шарф, пытаясь уловить выражение, которого раньше у него, кажется, и не видела. Франкур едва заметно улыбается, и желто-красные глаза смотрят с неописуемой теплотой закатного солнца, моментально напоминающей Люсиль о том, что дождь не бывает вечным.
- Это начало, ангел, - говорит Франкур и, по секундному размышлению, добавляет: - Начало песни.
Звон гитарных струн, смутно слышащийся в торопливой дроби дождевых капель, говорит совершенно о другом; о том же кричит Люсиль ее сердце, взбудораженно прыгающее под оболочкой ребер, но она отказывается это слышать, все еще пытаясь сложить мозаику своих чувств и стремлений в единое целое.
И все же, то ли из-за этой непрекращающейся пасмурной погоды, заставляющей искать теплого приюта, то ли из-за неясного, но постоянного ощущения безысходности, терзающего ее, оголяющего натянутые струнами нервы, Люсиль решается на жест, который еще недавно был естественным проявлением заботы и поддержки, а теперь почему-то кажется чересчур близким контактом, почти что бесстыдством: она обвивает руками его шею и прячет лицо у него на груди. Нижняя пара лап смыкается за ее спиной, и Люсиль вновь чувствует привычное мягкое поглаживание по волосам, подспудно поражаясь, насколько иначе оно ощущается. С каких же пор между ними возникло это нечто, напоминающее тонкую прослойку электричества - когда каждый жест, каждый взгляд другого заставляет всколыхнуться что-то внутри, как будто музыка просочилась в кровь и теперь звенит под кожей? ...Или же это верно только для нее?
"Неужели это может быть односторонним?.. А может ли он в принципе испытывать это?.. А может ли она в действительности испытывать это по отношению к нему - ведь он, все же, блоха, и, что куда более значимо, ее лучший друг? Есть ли у этого хоть какая-то надежда на будущее - хотя бы однажды, когда-нибудь?.." - все эти вопросы Люсиль, несомненно, задала бы себе, будь у нее время подумать, но...
- А это - продолжение, - мурлычет Франкур ей на ухо и начинает напевать третий, последний, куплет. Люсиль вслушивается в слова и вдруг всем своим существом ощущает, как с души скатывается огромный камень. Потому что если Франкур и умеет донести свои мысли до людей, то только одним способом, а она - его самый преданный слушатель, и в простых переливах мелодии способна найти ответы на все свои еще не заданные вопросы.
И это - лучшее, что могло с ней случиться.
"Как же мы дальше..?" - вот единственное, что она хочет узнать, поскольку в истинно материальном существовании этого "мы" сомнений у нее уже нет, но не прерывать же мягкие звуки его голоса из-за вопроса, который может ждать.
- So still the cloud it hangs, - продолжает Франкур чуть громче, - over us, and we're alone... - дальнейшее отпечаталось в памяти Люсиль навсегда, пятном света среди бесконечной тени, и она подхватывает: - But someday, one day...
На мгновение расстилается тишина, совершенно невозможная, не в такой дождь, но все же весь мир будто замирает в этом единственном моменте...
- We'll come home... - выдыхает Франкур нежно, и Люсиль замирает от ясного предчувствия того, что жизнь ее вновь намеревается совершить крутой поворот и направиться в решительно ином направлении.
- Пойдем домой, ангел, - говорит он уже не на мотив песни, но все равно как-то нараспев, и легко, будто она и не весит ничего, снимает ее с импровизированного "постамента".
Выпускать ее из объятий не хочется, хотя, наверное, надо. Потому что вряд ли его ангел чувствует то же, что и он - что от малейшего соприкосновения, от простой встречи взглядов ее внутреннее тепло, поддерживаемое этим маленьким, но сильным инструментом по имени "сердце", передается ему, согревая душу и наполняя ее неведомыми, невозможными прежде чувствами. Вряд ли - ведь у него нет этого сердца, ведь он, в конце концов, не более чем блоха; но для нее хочется быть больше, чем просто блохой, хочется быть кем-то... кем-то, на кого она может положиться, кем-то, кто сможет укрыть ее от всех несчастий, и кем-то, кто может вернуть подаренное ею тепло десятикратно.
Это действительно невозможно, но, по крайней мере, он теперь знает, что хотел бы сделать для нее. Он хотел бы защитить ее от всех невзгод этой жизни, особенно от тех, в которых повинен лично он, чтобы она вновь могла взлететь над волшебной ночной Сеной вместе со своей песней. И если он сможет петь вместе с ней, этого будет вполне...
Но Франкуру предстояло узнать еще многое о мире людей. В частности, то, что никогда не знаешь, насколько хорошо другой человек понимает тебя, и уж точно не угадаешь, что за революции могут происходить в его голове.
Поэтому то, что Люсиль тоже не слишком-то жаждала размыкать объятия, а, наоборот, вцепилась в него покрепче и глядела на него сияющими глазами, стало для него изрядной неожиданностью.
Люсиль в этот момент думала о том, как же ей могло казаться раньше, что она знает, что такое любовь, когда только сейчас она действительно позволила этому чувству влиться в распахнутые ставни сердца. И именно потому ее сердце, гулкое биение которого Франкур ощущал четче, чем любой из внешних ритмов, сказало ему больше, чем когда-либо могло прозвучать в словах.
И вот теперь им вправду было пора домой, туда, где родились они как "они", где появилось первое общее на двоих - песня. Потому что дождь утих, и сквозь тучи пробивается солнце, с каждой секундой отвоевывая все большее пространство.
Еще нужно многое сделать; еще нужно побороться, но это будет уже борьба, а не попытки спрятаться от нависающих туч. И когда все разрешится, в отмытом дождем небе расцветут сияющие мосты радуг. Сплетутся пальцы - теплые, хрупкие человеческие и твердые, гладкие гигантского насекомого, рожденного причудой судьбы и наученного человеческим чувствам одним маленьким храбрым сердцем.
И это - возможно, пока верно то, что настоящие чудеса совершаем мы сами.
---
@темы: un monstre a paris, i ship it, ANOTHER!, оголтелые ручки (и не менее интересные части тела), зачем вообще динамики если за них к вам не стучат соседи, писатль-кецалькоатль
-
-
02.03.2012 в 02:28Это было чудесно, замечательно, волшебно!))) Жаль, что у меня нет сейчас возможности выкачать песню, слова которой звучали в тексте, и послушать ее.
Текст - одни чувства, переживания, словно погружаешься в бурю эмоций, которые бушуют в сердцах персонажей))
Спасибо большое!)))
-
-
03.03.2012 в 21:12Спасибо огромное за отзыв!
-
-
12.03.2012 в 18:28Радует, что не скатилось в банальный рейтинг и здесь так хорошо описаны такие высокие чувства.
-
-
14.03.2012 в 14:08Ну, честно сказать, в рейтинг скатиться было бы очень сложно - даже чисто физиологически - да и в целом не вижу в этом особой необходимости для этой пары, они и так хороши.
-
-
14.03.2012 в 20:35Я тоже думаю, что они идеально смотрятся вместе и без подобных вещей, поэтому вдвойне рад, что обошлось)
-
-
18.04.2012 в 17:50Не умею писать развернутые отзывы, поэтому скажу кратко: прочла ваш фанфик с большим удовольствием! Спасибо!
А еще напишете?
-
-
18.04.2012 в 17:59Спасибо за теплые слова, это очень много для меня значит *_*
Насчет "еще" - не знаю. У меня есть несколько идей, но все они требуют времени, а сейчас его у меня просто неприлично мало. Все-таки, экзамены...
-
-
18.04.2012 в 19:37И вам большое спасибо, очень рада, что вам понравилось!
По "Монстру" и вообще мало фанфиков, и совсем уж плохо с фанфиками, которые можно было бы читать и
не ржатьполучать удовольствие. В общем, будет очень здорово, если вы еще что-нибудь напишете. С удовольствием прочитаю!-
-
13.05.2012 в 19:37Спасибо большое за эту работу, вы не представляете даже, как много только одному мне доставили радости. *благодарно*